Как в корочанском хуторе появились сад скульптур и конюшня без лошадей

Увидел старенькую избушку, окружённую непроходимым лесом из сливовых деревьев, обнаружил внутри домика печку, побродил среди шелестящей, в рост человека, травы и остался. А потом привёз сюда и жену – художницу Наталью Расковалову. С тех пор приезжают сюда из города вдвоём каждой весной и остаются до поздней осени. Придумывают, воплощают, живут, топят печку, радуются гостям и создают свой особый волшебный мир, в котором есть сад скульптур и конюшня без лошадей.

«Пилите, долбайте»

Дорога на хутор сворачивает с оживлённой трассы и петляет среди высоких деревьев и стареньких домишек в зарослях тёрна. Связь здесь мгновенно пропадает. На развилке, где обычно теряются гости, нас уже ждёт Александр Пшеничный. Жуя на ходу только что сорванное с дерева яблоко, он провожает нас к неприметному повороту и по пути показывает свои владения:

«В 1989 году сад этот появился. Всё брошенное было, лет 10 тут никто не жил. Постепенно убрали, расчистили, крышу у домика покрасили. До снега обычно тут с кошками остаёмся. Как они начинают мёрзнуть, так мы сразу уезжаем».

Сам Пшеничный в представлении не нуждается. Его работы знакомы почти каждому. Начиная от первой городской контактной скульптуры «Семья», которую установили в 1973 году возле Белгородского кукольного театра, заканчивая горельефом «Расстрел» в парке Памяти и памятником танкистам в Прохоровке – их Пшеничный создал в соавторстве с Анатолием Шишковым. О том, что будет скульптором, Александр Алексеевич будто бы знал всегда. Началось всё с любви к дереву: сначала – столярная мастерская в 8-м классе, потом – студия в Доме пионеров, где юный Саша с другом брал уроки у настоящего скульптора.

«Там были отливки классические греческие, французские, итальянские, – вспоминает мастер. – Мы всё это перелепили – учились. Но нас занималось всего двое ребят из 20-й школы. И потому в конце концов мы просто перенесли эту мастерскую в подвал нашего учебного заведения. Всё время пропадали там, на уроках мало присутствовали. Даже в школьной стенгазете про нас писали: «Пилите, долбайте, об уроках не забывайте».

После школы Александр Пшеничный некоторое время учился в Харьковском горном институте на вечернем отделении. Параллельно преподавал черчение и рисование в своей же 20-й и 14-й белгородских школах. И продолжал активно заниматься скульптурой. В саду на хуторе стоит одна из его первых работ той поры – «Мадонна», сделанная всего через два года после окончания школы, в 1965-м.

«Потом мне посоветовали поступать в Пензу, – продолжает рассказ Пшеничный. – Там находилось лучшее художественное училище Советского Союза. Вот его я и окончил в 1972 году».

Как пианист

Мы ступаем по саду скульптур, боясь что‑нибудь упустить. Словно зрители секретной выставки под открытым небом, которую устроили только для нас. Вот работы из дерева, их в прошлом году Александр Алексеевич возил на свою выставку «Пшеничный 77» в Белгородский художественный музей.

«Грин Кинг», – показывает одну из них автор. – Или «Рождение короля». Вот вроде ты и король, но над тобой гильотина. Это уже из другого времени – «Пегас» из металла и бетона. Не скажу, что у меня есть любимый материал. Но, наверное, дерево – самое живое».

Мастер замечает:

«Возвращение блудного сына», «Леда и Зевс» – из зелени слив и яблонь выглядывают всё новые и новые скульптуры. «Им нужно пространство».

И вдруг в траве ты видишь обнажённую фигурку, которая будто бы срослась с этой землёй, сплелась с цветами и была здесь всегда. Через мгновение выходим к той самой мастерской, где создавались многие из этих скульптур. Под навесом склонил голову белоснежный «Скрипач», и словно бы случайно оставлено в деревянной раме мёртвое уже яблоко. В траве источают августовские ароматы сорвавшиеся с веток груши.

«Жду, когда похолодает немного, чтобы вернуться к работе, – замечает Александр Алексеевич. – Мастерская моя открыта всем ветрам. Мне лучше, когда есть пространство, когда я вижу природу. Пока вот здесь яблоки на зиму сушу. Ну и размышляю».

Здесь же, под навесом, у мастера собрано множество разных ржавых железок, которые обнаружились в окрестностях старого хутора: плуг, вилы, лопаты, колёса, сломанные велосипеды, ухваты. Из них он создаёт свои маленькие импровизации для души.

«Потому что нужно всё время работать, – объясняет скульптор. – Как пианист, который каждый день разыгрывается, так и я. Придумал что‑то, сделал буквально за час. Такие импровизации особенно нравятся детям. Вот он плачет, ты приведёшь его, покажешь, сразу успокаивается, ему интересно. Более основательные работы я, наоборот, могу делать по несколько лет. Вроде кажется, что всё, закончил. А потом ходишь, смотришь, переделываешь. Над одной работой можно и целую жизнь провести, чтобы добиться нужного результата».

Рынок, яблоки, Париж

Обойдя сад скульптур, подбираемся к ещё одной мастерской, которую здесь с лёгкой руки Александра Алексеевича именуют конюшней. Это обитель Натальи Расковаловой.

«Саша отдал мне эту мастерскую для моих кукол, – рассказывает она с улыбкой. – Ну и в разговоре как‑то не мог слово подобрать: ну в твоей, этой, как её, ну в конюшне. Так и повелось с тех пор».

Об истории своего знакомства Пшеничный и Расковалова говорят весело: так получилось. Нашли друг друга как раз в сложные перестроечные годы. Вспоминают со смехом, как однажды Наталья Викторовна вернулась из Парижа и на следующий день они поехали вместе торговать на рынке яблоками.

«Знакомый мимо проходил, увидел меня, подошёл, – смеётся художница. – Саша ему говорит: «Да она только из Парижа». А вообще, так хорошо, что мы вдвоём. Всегда понимаю, о чём он говорит. И только ему могу сказать: «А помнишь, как мы…» Например, ходили в библиотеку Миттерана в Париже ночью. Посреди города – огромная пирамида, а внутри растут высоченные сосны, птицы поют. Снаружи гудит улица, как будто ты непонятно где оказался. И он понимает, о чём я».

Тихонько заглядываем в мастерскую кукольницы. Здесь свой мир: немного таинственный, немного забавный, яркий, живой и светлый. Про каждую свою куклу Наталья Викторовна может говорить долго и увлекательно. Кажется, и куклы были с ней всю жизнь – ещё до того как она почти 10 лет проработала бутафором в Белгородском кукольном театре. Там научилась работать абсолютно в любых техниках и с любыми материалами. И теперь нет никаких препятствий между её идеями и их воплощением.

«На бис для опоздавших»

Чаще всего новые куклы рождаются спонтанно. Подсказки находятся в деталях: в пуховом платке или вышивке, которые остались от мамы и их захотелось сохранить, в купленных на блошином рынке за границей безделушках, в привезённых друзьями отрезах ткани, тесёмках или бусинах, в обнаруженных в секонд-хендах необычных вещах.

«Здесь, конечно, не все мои куклы, но многие, – рассказывает хозяйка конюшни. – Например, с прошлогодней выставки «Знакомые образы». Для неё я создавала кукол – героинь известных картин. Например, персонаж современного художника Владимира Любарова в примитивном стиле. Спрашивала у него разрешения, и он ответил мне, что будет польщён, если я сделаю такую куклу. Тут же у меня «Девочка на шаре», «Мулен Руж».

Куклы в мастерской Натальи Расковаловой повсюду: и узнаваемый образ Фриды Кало, и любимый художницей музыкант Джон Леннон со своим посланием к миру – Give peace a chance, и будуарная кукла Лейла, и чердачная дурочка Бяка, и старая дама Фенечка, и даже маленькая фигурка самого Александра Пшеничного за работой. Про каждую можно услышать свою удивительную историю.

«Вот сюжетные куклы, – говорит художница, указывая на смешную куколку в пижаме из старого секонд-хендовского галстука. – «На бис для опоздавших». Уже Новый год прошёл, его разбудили, и он читает стишок на стуле, одну пуговицу спросонья не так застегнул, уже подарки развёрнуты. А вот мне подарили такую льющуюся коричневую ткань, она как шоколад. И я из неё сделала необычную куклу. Когда её выставляли в Фонде культуры, один мальчик написал: «Хорошо, что не было ложечки, а то бы я её съел».

В конюшне, как в музее, хочется разглядывать, рассматривать, прикасаться и слушать. Тут рядом со швейной машинкой – собрание старинных глиняных кувшинов, коллекция пластинок от классики до джаза, лошадиный череп и печка-буржуйка, которую топят в холода. И много-много любви и человеческого тепла.

«Почему куклы?! – немного рассеянно переспрашивает Наталья Викторовна. – Не знаю, я с ними общаюсь».

За сливами

Выбираемся из мастерской и по крутой лестнице поднимаемся на высокую деревянную башню, которую хозяин возвёл здесь несколько лет назад, чтобы встречать рассветы, провожать закаты, любоваться луной. Ну и чтобы ловить иногда непослушную сеть Интернет, которая теряется где‑то в кронах высоких деревьев. Александр Алексеевич лихо взбирается на самый верх первым и срывает несколько зрелых фиолетовых слив с ветки.

«Тут они вкуснее, чем внизу, – восклицает он. – А ещё отсюда видно весь наш хутор и сад. Осенью особенно красиво, когда лист даёт цвет. Первой груша краснеет, абрикос, потом всё остальное».

– Что для вас значит ваш хутор? – интересуюсь я.

– Жизнь, наша жизнь, – просто отвечает Наталья Викторовна.

– Своё место, – поддерживает жену Александр Алексеевич. – Место, где ты становишься самим собой. Человеком обыкновенным. Ты не думаешь, как правильно, просто живёшь. Хотя мы здесь уже как наши кошки, Нюша и Машка. И порой с ними больше общаешься, чем с людьми. Кошки меня понимают прекрасно. Знают, что я им говорю, кивают. Но и гостей мы тоже любим. Хорошим людям всегда рады.

«Саша если едет в город, потом возвращается, выдыхает: вернулся, слава богу! – улыбается Наталья Викторовна. – Вот и вы приезжайте к нам ещё, за сливами. Мы будем рады».

Анастасия Состина, газета «Белгородские известия»