Уходим на войну с фашистами. Каким был первый день войны для жителей Корочанского района

Воскресный день

Наступило 22 июня 1941 года. Самый страшный воскресный день в России.

В этот ясный, тёплый, даже жаркий летний день я приготовился ехать в Новый Оскол за очередной порцией солярки. Стою возле конторы в МТС, разговариваю с Виктором Кодинцевым. Виктор курит, рассказывает, сколько заработал в июне денег, и делится планами — хочет купить корову. Он живёт в Бехтеевке, в селе перед Корочей, в километре от МТС. Стоим у дирекции. Он продолжает курить, я сижу на скамейке, отдыхаю, собираюсь идти завтракать в восемь часов утра здесь же, в буфете. Вдруг, суматошно размахивая руками, подбегает наш мастер Иван Манохин и кричит:

«Ребята, сегодня началась война с Германией! Сейчас по радио Молотов выступает, он сказал, что сегодня утром немцы без объявления войны вероломно напали на Советский Союз. Они перешли границу СССР в разных местах и бомбят наши города и сёла. Сегодня после обеда всех нас вызывают в военкомат. Готовьтесь к мобилизации. Страшно, что будет дальше? Только пережили финскую и польскую войны, теперь фашисты напали на нашу страну», — загоревал мастер.

Все шофёры собрались в кабинете директора. Он тут же позвонил в военкомат и выяснил, что надо предпринять сейчас в МТС. Затем повернулся к нам:

«Сегодня вы едете по домам, а завтра к 12 часам всем собраться у военкомата с продуктами на три дня. Машины поставите завтра на площадке, а сегодня можете на машинах проехать по домам и проститься с родными. Я сейчас дам распоряжение бухгалтеру выдать вам зарплату за два месяца вперёд. Все свободны».

Однако работники остались у конторы. Вышел директор и обратился к нам с напутственными словами:

«Шофёры, дорогие товарищи, наступила страшная беда. На страну напал фашист. Завтра вы все уйдёте в Красную армию. Некоторые из вас уже воевали на финской и польской войнах и показали высокую ответственность перед Родиной. Я прошу вас, товарищи, и на войне с немецкими фашистами сражаться стойко и быть защитниками Родины. Желаю всем вам после войны вернуться работать в МТС. Мы будем вас ждать. Кто не вернётся, будем хранить память о нём как о лучшем воине России. А сейчас проходите в бухгалтерию, и мы выдадим вам зарплату».

Получили зарплату за два месяца, попрощались с друзьями-шофёрами, я завёл свою машину и с тяжёлым сердцем поехал домой. Второй раз иду на войну, но на более страшную, чем финская, а жена на сносях. 

Приехал к себе в деревню. Семья ждала меня у хаты. В Коммуне уже знали от почтальона, что началась война.

Прощание

«Ладно, Оля, ничего тут не поделаешь. Война есть война, и меня на неё призывают в первую очередь как специалиста по ремонту техники. Мне только 35 лет, а берут всех от 18 до 50. Постараюсь выжить. Меня, наверное, снова направят в ремонтную роту, а это не так опасно, как в пехоте. Давай обедать и собирать мне вещи и продукты на три дня, — пытался я жену успокоить».

После обеда попросил Олю подготовить пустые бочки и канистры. Я собирался наполнить их керосином.

«Вам должно керосина хватить до конца войны. Сколько лет она продлится, никто не угадает и не предскажет, а вы сможете менять керосин на продукты и вещи. Я вам оставлял керосин и при уходе на финскую войну, — предупредил я её, — и это помогло вам».

Я вытащил длинный шланг, опустил в цистерну и наполнил с его помощью две бочки и три канистры керосином. Затем предупредил:

«Бочки закопайте в землю отдельно и канистры тоже отдельно. Немец, может, и не дойдёт до нас, а там кто его знает. Ещё закопайте в землю пшеницу, рожь, картошку со свёклой и морковкой. Так будет надёжнее и сохраннее», — сказал я Оле.

Россия немца побьёт!

Ваня был уже взрослый парень. Он попросил:

— Батя, ты не лезь на войне на рожон, побереги себя для нас. Пиши нам письма, я буду отвечать на них. Будем ждать тебя с войны.

— Хорошо, Ваня, я так и буду пытаться поступать, — заверил я его.

После обеда мужики, женщины, старики и дети собрались у амбара. Председатель колхоза призвал всех, кто останется в деревне, работать на Красную армию, помогать пожилым и собирать для фронта тёплые носки, рукавицы и подшлемники.

Выступил дед Илья Шульгин, один из немногих грамотных стариков дореволюционной эпохи. Он моего Ваню приохотил к чтению, снабжал его книгами, хотя жена ругалась за это на Ваню. Она давала ему задание: прополоть или вскопатъ столько‑то огорода, а он зачитывался книгами и мог не выполнить полностью работу. Тогда она называла его чёртовым книгочеем.

«Я много читал в книгах о нападении на Россию разных других народов, — говорил дед Илья. — Вспомните: Русь сотни лет была под татарским игом. Потом немцы нападали, и Невский разгромил их на Чудском озере. И шведы на Россию нападали, и только Пётр Первый задал им под Полтавой. Французы с Наполеоном вошли даже в Москву. И где теперь французы? Поляки захватывали Кремль. В революцию нас хотела завоевать Антанта. И всех Россия наказала. Ещё Александр Невский сказал: „Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет“. Так и на сей раз немцу будет хана, не совладать ему с Россией. Она сильна Сибирью, и она выручит Россию. И вы, земляки, хорошо бейте фашистов, чтобы они запомнили русскую силу!»

— А ты, дед, пойдёшь бить фашистов? Сам‑то складно говоришь нам. Хорошо предсказывать, а что будет с Россией, неизвестно, — качали головами мужики.

Женщины плакали. Держались за своих мужчин.

— Я бы пошёл, да глазами плохо вижу и староват стал для армии. А вам над стариком измываться, — парировал дед Илья.

Тихон Колесников (кандидат в партию) тоже был здесь. Он сказал:

«Я помню Первую мировую, когда наш царь Николашка воевал с немцем. Он его почти побил, когда бы не состоялась революция. Но немца уже наша Красная армия на Украине побила, и сейчас она его побьёт, мои слова. Крепка Россия своими мужиками, да и Сибирь велика, куда там немцам с нами разобраться».

Молодые парни также крепко держались этой мысли. Они верили, что армия способна наклепать немцам так, чтобы они запомнили мужиков.

В армию ушли Кажановы Фёдор и Кирилл, Проскурнин Кирилл, Сахновы Андрей и Антон, Сахнов Иван, Колесниковы Иван, Сашка и Пётр, Шульгин Кирилл, Демченко Кирилл и многие другие. Из них не вернулись почти все, за исключением Кажанова Фёдора, Проскурнина Кирилла и меня.

Женщины продолжали плакать, утирая слёзы концами головных платков. Старухи глубокомысленно качали головами и тоже утирали глаза.

К вечеру сельчане разошлись по хатам, над Коммуной нависла тяжёлая тишина. Взошла полная луна, её жёлтые лучи залили всю деревню. Но и луна не нарушила воцарившееся молчание. А до войны в нашей округе собирались уличные девичьи спевки. В Коммуне слышались песни из сёл Весёлого, Миндоловки, Фощеватого. Даже из Щетиновки и Овчаровки, что за Миндоловкой, а иногда и из далёкого Клиновца доносились звонкие голоса девчат. Колхозы были полны молодыми парнями и девушками. По осени в деревнях играли свадьбы и звонко раздавались песни и звуки гармоней. Часто свадьбы сопровождались драками подвыпивших мужчин, и женщины разводили пьяных супругов по своим хатам.

Уходим на войну

Утром село проснулось, мужчины с сумками выходили в сопровождении жён и детей из своих хат и собирались возле амбара с котомками за плечами. Вскоре появился посыльный из сельсовета и вручил повестки из военкомата всем в возрасте от 18 до 50 лет. Таких в селе набралось около 40 человек.

К нам пришёл Алексей Сахнов, муж Дуни Колесниковой, моей сестры. Попросился вместе со мной на машине доехать до военкомата, что в городе Короче. К нам присоединился Фёдор Кажанов. Жена собрала мне котомку, положила продуктов, смену белья, ложку и вилку.

Вскоре мужики, призванные на войну, снова собрались в центре села вместе с плачущими жёнами и детьми. Бабы бросались на шею мужьям и выли в голос, понимая, что их мужья, братья и сыновья уходят на страшную войну. Устинья Кажанова упала в обморок, её отливали водой. Очнувшись, она вцепилась в своего Федю мёртвой хваткой, и её еле оттащили. Настя Проскурнина, повиснув на своём мужике, кричала: «Не отпущу! У нас трое деток! Кто их будет кормить?»

Мужики положили котомки на подводы и все тронулись по тополиной аллее мимо пруда на село Весёлое, затем повернули направо на шлях. Настало время прощаться и нам.

«Буду писать письма часто, ты не беспокойся, Оля. Я всё равно выживу в ремонтной роте и вернусь домой, — пытался я успокоить жену и детей. — Ты, Ваня, остаёшься за старшего. Учти это. Помогай маме и следи за братьями. Школу, наверное, пока можно оставить, доучишься после войны».

Но сын не бросил учиться в школе. Только во время оккупации села его не пустили ходить в школу. Он был сыном коммуниста, а немцы таких ребят учиться не допускали.

Я обнял жену и ребятишек. Уселся в кабину, завёл мотор. Алёша устроился рядом. Дуня вскочила на подножку и ухватила его за пиджак:

— Алёша, будь осторожнее, не лезь там на рожон. Побереги себя для Юры и Маруси, — со слезами просила она мужа.

— Ладно, Дуся, я буду беречься, — чуть не плача обещал Алёша.

Он погиб в 1943 году. Но я его однажды на мосту встретил где‑то возле Прохоровки, в наступлении. Я крикнул:

— Алёша, это я в машине, подойди ко мне.

Он подбежал, вскочил на подножку. Поздоровались.

— Вы куда идёте? — спросил я его.

— Нас направляют куда‑то под Елец. Миша, а что слышно про наших в деревне? — спросил он.

— Я получил письма, в которых пишут, что все выжили в оккупации и сейчас приходят в себя после немцев.

Тут подбежал к нему старшина. Приказал становитсья в строй. Мы поспешно обнялись. Я поехал дальше.

— Ладно, Миша, — сказал он, — рад, что тебя встретил, скажи Дусе, что я всё время думаю о доме, я буду думать о моей семье и постараюсь выжить на войне, — прокричал Алёша, догоняя свою роту.

Наша колонна машин тронулась в путь в сторону Ельца. Но это было потом. Из деревни я выехал на шлях, обогнал колонну наших сельчан с подводами. Такие же колонны шли из Овчаровки и Щетиновки.

Большую колонну призывников с котомками на спинах встретили после Клиновца. Приехали в МТС, я сдал кладовщику машину, и мы с Алёшей пешком пошли через Бехтеевку в военкомат.

У военкомата скопилось уже человек 200, если не больше. Призывники стояли кучками, курили свои цигарки, разговаривали о войне. Вскоре вышел комиссар военкомата.

— Шофёры, становись в строй по два, — скомандовал он. — Остальные стройтесь слева.

Шофёров было 15 человек. По одному нас вызывали к военкому, который заполнял бланк.

— Кто по специальности, Колесников? — спросил он меня.

— Я работал шофёром, но у меня специальность также слесаря, жестянщика и столяра, — доложил я.

— Направляешься в роту ремонтников. Там получишь машину с будкой для запасных деталей и инструментов.

Все 15 шофёров получили направление в роту ремонтников. Во дворе военкомата нас собрал лейтенант:

— Товарищи призывники, с этого часа вы уже солдаты Красной армии. Сейчас едем на грузовике в Белгород на пересыльный пункт, где вас обмундируют и дадут оружие.

Все выходим на площади перед рынком и садимся в ЗИС-5. В машину посадили ещё 15 человек, и мы тронулись. Со мною в ремонтную роту в Белгороде снова попал Олейников из Шебекино.

В казарме

К вечеру приехали в Белгород. Остановились возле небольшого здания, у которого толпились уже командиры в форме. Лейтенант приказал выходить из кузова и строиться парами возле машины. Затем он нас пересчитал.

«Вас направляют сейчас в казарму, вас оденут и выдадут всё необходимое для службы в составе ремонтной роты», — уточнил он.

Казармой служил барак. Он был недалеко от того места, где мы высадились. Он оборудован двухъярусными нарами.

«Размещаться на нарах, — приказал лейтенант. — Завтра с утра получите обмундирование и оружие, винтовки Мосина и патроны».