«Детство закалило меня»

Часто на встречах со школьниками мне задают вопрос, каким было моё детство. И мне вспоминаются слова песни: «Детство наше золотое». Вот такого детства у меня точно не было, было другое: страшное, холодное и голодное, опалённое войной. И я до сих пор пом­ню пронзительный свист бомб, грохот низколетящих самолётов и голос бабушки, укрывавшей нас в саду под яблоней опавшими листьями: «Господи, спаси и сохрани». А вот когда оно кончилось, это детство?

На дороге рядом с лесом

Иногда мне кажется, это случилось в день нашей эвакуации из города Корочи в село Мальцевка к бабушке. В то время мне не было и семи лет. Только после обеда маме выделили лошадь и телегу. Она погрузила туда вещи, в основном одежду и спальные принадлежности, укутав нас в зимние вещи. Младших детей (сестре было пять лет, брату около двух) мама положила в задней части телеги, а меня посадила рядом, чтобы я помогала ей управлять ло­шадью. И тронулись мы в путь длиной 18 километров.

Была ранняя осень 1942 года, шёл мокрый снег с дождём, дороги грунтовые развезло. Лошадь шла медленно, иногда отдыхала. И когда до села оставалось 2–3 километра, она окончательно остановилась. Мама её уговаривала и ругала, потом спрыгнула с телеги и стала тащить её за собой, но лошадь так и не сдвинулась с места. Тогда мама вытерла её, накрыла одеялом, привязала к телеге, насыпала ей овса. Мне сказала, что пойдёт в село за помощью, чтобы я не спала, разговаривала с лошадью, читала ей стихи, пела песни, а если дети проснутся, то я должна их успокоить. И мама ушла в темноту, потому что день закончился и окончательно стемнело. Сначала было слышно хлюпанье её шагов, потом всё затихло.

Я осталась одна на дороге рядом с лесом. Каждый кустик казался чудовищем, было очень страшно, я старалась смотреть в ту сторону, куда ушла мама. Дождь почти прекратился, дети крепко спали. От страха я начала громко петь.

Утром я проснулась поздно на тёплой печке, а на лежанке сидели мама и её сестра Даша. Мама рассказала ей о своих приключениях, а тётя Даша говорит: «Не каждая женщина сможет остаться в кромешной тьме среди дороги рядом с лесом. Я бы, наверное, не смогла». А мама говорит, что я не просила взять меня с собой, не плакала, не побежала следом, а выполнила всё, что она велела.

Услышав такие слова, подумала, что если я могу больше, чем тётя Даша, значит, я совсем взрослая. Радостно улыбнулась и, счастливая, опять заснула.

«Безотцовщина!»

Началась моя жизнь в эвакуации, я сделала первый шаг во взрослую жизнь. Но по-настоящему взрослой я себя почувствовала в 1947 году, когда мне было 13 лет. Август, погода солнечная. Все дети нашего дома играли на улице. Из дома напротив (бывшая наша квартира) вышла нарядная девочка. В руках она держала кусок белого хлеба или булки, намазанный сливочным маслом. Мы подбежали к ней, и я попросила у неё кусочек. Она рассмеялась и подняла руку с булкой вверх. И тут неожиданно для себя я выхватила у неё эту булку. Она подняла такой крик, что из дома выбежала её мама и тоже принялась на меня кричать. А я стояла и никуда не убегала. Подошла соседка и стала успокаивать маму девочки. И тут я услышала слова, которые ударили меня сильнее, чем физическая боль: «Что вы хотите от них? Безотцовщина». Мне стало так обидно, хотелось кричать о том, что мы не виноваты, что отец погиб, что наша мама работает в две смены, а дома научилась выполнять и мужскую работу за отца. Но я еле-еле нашла силы, чтобы подойти к женщине, которая стояла в нескольких шагах, протянула ей булку и тихо сказала: «Возьмите. — Потом через паузу: — Извините». Женщина посмотрела на меня и неожиданно тихо произнесла: «Бери, бери, девочка! Ешь». Наверное, она увидела в моих глазах такую боль, что перестала кричать. Но я отдала ей булку и медленно пошла через дорогу к своему дому.

С этого дня я стала писать письма погибшему отцу. Я писала их не на бумаге, а мысленно, перед сном. Я рассказывала ему о самых тяжёлых и самых радостных событиях в моей жизни. В самом первом письме я написала о случае с булкой, пообещала никогда ничего подобного не совершать, а потом дала слово всегда и везде быть первой, чтобы никто никогда не мог назвать нас «безотцовщиной», наоборот, ставили в пример тем детям, которые жили с отцами.

Было ещё много событий, которые способствовали моему быстрому взрослению. В 10 лет я приносила воду из водокачки, расположенной в районе сельхозтехникума. Особенно трудно было зимой, когда ведро волочилось по снегу и в нём оставалось меньше половины воды. Я проверяла и помогала сестрёнке выполнять домашние задания, часто забирала брата из садика. Мама доверяла мне получать по карточкам хлеб на всю семью, выходило три-четыре буханки. От свежеиспечённого хлеба исходил такой вкусный запах, что всё время хотелось отломить кусочек. Чтобы не сделать этого, я брала с собой платочек, заворачивала хлеб, потом клала в полотняную сумку и быстро бежала домой, чтобы подальше положить эту драгоценную ношу. Каждый день ходила в столовую и бесплатно получала суп. Правда, супом это трудно назвать: картошки почти не было, а плавали редкие пшенички, но в нём были блёстки жира, он вкусно пах. На маслозаводе я получала по дешёвой цене пахту (обезжиренное молоко) и бутылку относила маме на работу. Только я должна была говорить, что я принесла молоко.

В маленькой комнате

Но были и радостные события. Самое первое — это освобождение села от фашистов. Случилось это ранним февральским утром. Мы уже два дня жили в хате, так как офицер с денщиками уехали раньше и как-то незаметно. Немцы (это были мадьяры) шли тихо, без треска мотоциклов и криков (как было при вступлении в село), забегали в хаты и требовали еду. К нам ворвались два немца, что-то кричали. Бабушка показала им на стол, и они хватали картофельные оладьи, засовывали их в карманы и на ходу ели. Хотя было ещё темно, вскоре уже все жители были на улице, громко переговаривались, окликали друг друга, смеялись. Их можно было понять, ведь при немцах все говорили вполголоса и почти не общались.

Очень запомнилось получение квартиры. Это была маленькая комната (18 кв. м) с подселением к женщине с двумя детьми. Но мы очень радовались, что переезжали из частного жилья, где нечем было топить, за ночь замерзали стены (покрывались инеем) и обваливалась с потолка штукатурка. Теперь мама могла забрать из деревни младших детей, и вся семья была вместе. Конечно, было очень тесно. Общая кухня была полутёмной, больше напоминала прихожую, так что готовили еду в комнате. Здесь же находилась плита и духовка, и только топили печь из кухни. Довоенную квартиру нам так и не вернули. Вот мы и выросли все на этих 18 квадратах. Выручал большой старинный стол, на котором мы готовили уроки, обедали, вечером мама занималась кройкой одежды. А ночью мы спали под столом, так как в комнате помещалась одна кровать. Жили мы дружно, никогда не ссорились, дружили с мальчиками — нашими соседями.

Настоящим праздником для нас с сестрой был день, когда в школе нам бесплатно выдали тёплые зимние пальто и шапки. Мы целый день их не снимали, а потом очень берегли.

Ситцевое платье с красными цветами

Чуть позже нам принесли посылку из Америки с вещами. Я не помню, что в ней было. Мама вручила платье из плотного шёлка бирюзового цвета, очень красивое. Оно было точно для меня. Я несколько раз быстро повернулась кругом, и платье развернулось куполом — солнце-клёш. Мама рассмеялась и сказала, что теперь у меня есть платье на выпускной. Но я категорически отказалась и больше никогда его не надевала. Не знаю почему. И мама больше не предлагала мне пересмотреть моё решение, а сшила мне простое ситцевое платье с красными цветами. В нём я и получала свидетельство об образовании и похвальную грамоту. Хотелось учиться дальше в школе, окончить 10 классов, поступить в мединститут и стать врачом-хирургом. Но мама рассказала мне о наших финансовых возможностях, я всё поняла и со слезами на глазах отнесла документы в педучилище. И с горечью думала: «Был бы отец жив, была бы я врачом». Теперь моя мечта окончательно рухнула, но это не помешало мне стать хорошим учителем. Уже в первые годы работы я получила значок «Отличник народного образования РСФСР», позже стала победителем первого районного конкурса «Учитель года — 1990» и лауреатом областного.

Комсомольская юность

Но самым ярким, запоминающимся событием было моё вступление в комсомол в 1949 году в феврале, а 14 лет мне исполнилось только в декабре. Я всё время боялась, что члены комиссии обратят на это внимание, но всё обошлось. На все вопросы я ответила. Устав и работу В.И. Ленина я выучила почти дословно. Отдельные отрывки помню до сих пор. Помню и номер моего первого комсомольского билета: 28 440 762. Связь с комсомолом не теряла никогда: была пропагандистом в системе комсомольской учёбы, внештатной пионервожатой, делегатом комсомольских конференций. Награждена значком «Лучшему пионервожатому», грамотой ЦК ВЛКСМ губернатора области. Я до сих пор комсомолка, так как мне навечно вручён комсомольский билет.

Обо всём этом я и «писала» отцу. Я выполняла своё обещание, данное ему и маме. Заочно окончила семилетний курс обучения в Воронежском госуниверситете, поступила в аспирантуру Московского пединститута имени В.И. Ленина. Из 16 поступающих приняли троих, в том числе меня. Двое были преподаватели вузов крупных городов, а я из никому не известного Корочанского района, Мелиховской средней школы. Все вступительные экзамены я сдала на отлично, а при сдаче кандидатского минимума при трёх «отлично» провалила экзамен по немецкому. Но мне дали возможность сдавать через месяц и дали адрес репетитора, а этот экзамен просто не засчитали. Через месяц я успешно и уверенно сдала немецкий с оценкой «хорошо». Вот так моё военное, трудное детство закалило меня и дало хорошие результаты.

Роза Оболенская, дитя войны