Халань, Урал, Донбасс. Роза Бакаева рассказала о жизни в военное и послевоенное время

Я бегала по тем улицам

«Когда увидела в районке заголовок «Венгеровка и Гузивка», во мне будто что‑то перевернулось, ведь в детстве я бегала по этим улицам в родной Халани. На меня вновь нахлынули воспоминания того далёкого времени. Сейчас в селе, конечно, многое изменилось, появились новые постройки, дороги стали хорошие. Но остались ещё и старинные дома и исторические названия многих знакомых мест. Правда, село в период моего детства было больше, многолюднее», — сказала Роза Бакаева, убирая с глаз накатившие слёзы.

Собеседница рассказала, Большая Халань — её малая родина. Там она родилась и пошла в первый класс.

«И детские ясли помню, меня водили туда, они были за яром, сейчас там пруд. Бог дал, дожила уже до 86 лет. Сейчас наблюдаю за прошлым с вершин прожитых лет в другом осмыслении, и, бывает, слёзы невольно текут по щекам», — продолжила женщина.

Семейная линия отца

Семья Чешенко жила, как и другие односельчане. Подрастали четверо детей, опора и надежда родителей. Грянула революция, сын Николай (отец Розы Николаевны) и дочь Агрепина вступили в коммунистическую партию и активно вели политику новой власти, всегда были в первых рядах. Жизнь была трудной, но постепенно всё налаживалось.

«Во время коллективизации папу избрали председателем колхоза, тётя Груша в трудовой артели заведовала цехом по пошиву одежды. Артель, по рассказам мамы, была большая — там шили полушубки и сапоги, валяли валенки, выделывали овчины, даже для нужд армии что‑то делали. Перед войной тётю Грушу направили председателем колхоза в Широкий Гул. Она была росточка небольшого, но боевая и шустрая, бывало, сядет верхом на коня и скачет по полям не хуже мужика», — с улыбкой неспешно повествует историю своей жизни собеседница.

Папа иногда брал Розу с собой, когда объезжал колхозные угодья, контролируя работу подчинённых, интересно было. Мама девочки рассказывала, что во время голода в 33-м он, рискуя быть арестованным за вредительство, находил причины, чтобы зарезать лошадь или другую скотину, и, раздав мясо колхозникам, спасал их от голодной смерти. Когда началась война, ушёл на фронт и погиб, похоже, на Курской дуге, последние письма получили оттуда.

Барчуки

После Первой мировой войны много мирных жителей оказалось в статусе беженцев. Среди них была и семья середняков Барчюк, проживавшая до того на Волыни в районе Луцка. Собрав нехитрые пожитки и усадив четверых детей в телегу с парой запряжённых лошадей, глава семейства вместе с другими односельчанами бежал от польских милитаристов в Россию.

«Мама вспоминала, что поляки их всё‑таки догнали и забрали лошадей, но их не тронули. Так семья дедушки с детьми Марией, Мариной, Павлиной и Сергеем оказалась в Халани. Мама говорила, что их так и звали в селе «Мария-беженка» или «Павлина-беженка». Здесь и встретили друг друга мои родители. Дедушка мой был хорошим сапожником, и своё умение и мастерство передал сыну Сергею, который на фронте шил сапоги для офицеров», — продолжила делиться воспоминаниями Роза Николаевна. 

Вынужденное переселение

Когда папа Розы работал председателем, ему выделили под квартиру полдома, который бросила одна женщина. Она задолжала большую сумму налогов и покинула село. Находился этот дом прямо напротив артели. Мама Розы говорила, что много пришлось вложить труда, чтобы привести жильё в порядок.

«Фронт приближался к нашему селу, немцы пришли, когда ещё тепло было. Дело было по осени, ближе к вечеру к нам в квартиру ворвались трое мужиков с оружием и в чёрных мундирах с белыми повязками, а вместе с ними появилась и прежняя хозяйка квартиры. Начали выбрасывать все вещи. Мама горько заплакала, ревели и мы с братом. Женщина та с довольным видом наблюдала за происходившим и, крестясь, приговаривала: „Ага, дождались, вот, слава Богу, и вернулась наша власть“. А полицаи, не обращая на нас никакого внимания, чего‑то всё искали по сараям, чердакам. Потом один матюкнулся и говорит: „Та тут нычёго нымае“. Что они хотели найти, неизвестно. На шум пришёл дедушка, Морозов его фамилия была, и попробовал урезонить злодеев: „Што же вы, сукины сыны, робытэ, ночь на двори, а вы женщину с малыми детьми на холод выгоняетэ“. Не побоялся прихвостней фашистских, хотя знал, что всё может обернуться против него. Один из полицаев отвечает: „Не путайся пид ногамы, старый, уходь, покиль цел“. Сосед в ответ удивлённо: „Ба, да вин ще на нашем размовляя“, — прикладывая платочек к глазам, неспешно ведёт рассказ Бакаева.

Она рассказала, что полицаи предупредили, если кто поможет семье председателя, да ещё и коммуниста, тому несдобровать. Они ушли, а люди остались без крыши над головой. Посреди двора лежали перина, подушки, одеяло да кое‑что из одежды. Сосед, успокаивая маму, с великим трудом запряг в самодельную тачку корову, она‑то не приучена была к этому и всячески старалась освободиться от груза. Усадил Розу с братом поверх вещей и проводил далеко за село. Со словами: «Здесь вам оставаться нельзя», перекрестил детей вслед, и они отправились к тёте Груше в Широкий Гул.

«До Яблоново добрались только глубокой ночью, где нас задержали немцы, помню крики на непонятном языке, плач мамы, плакали и мы с братом. Больше всего усердствовали полицаи, всё допытывались, кто, откуда, но потом отпустили», — поведала Роза Николаевна.

Куртки из одеяла

Голодные и продрогшие от осеннего холода прибыли нежданные гости к родственнице. Хатка у той была небольшая, но она нашла угол возле печки для семьи брата. Немцы в хутор, стоявший в стороне от оживлённых дорог, по словам очевидцев, наведывались, но редко. Кругом был лес, и они побаивались партизан.

«Как‑то проснулись утром рано, а мама тёте Груше говорит: «Я вышла во двор, а возле мельницы непонятное какое‑то движение людей, в темноте не поймёшь». А холод в ту зиму был страшный. Прибегает с улицы двоюродная сестрёнка и говорит: «Побежали быстрее, там немцы идут, может, котелком разживёмся». У наших солдат они были круглые, неудобные, а у немцев плоские, аккуратные и с крышкой. Нам, детям, почему‑то хотелось иметь такой. Выбежали мы из хаты, идут фашисты через лес по тропинке к мельнице, в одеяла шерстяные закутались с головой, замёрзли. Рядом с мельницей, на краю хутора, стояла хатёнка, и там окопались наши разведчики, их‑то, как потом выяснилось, и видела ранним утром мама. Подпустили наши бойцы немцев поближе — и давай стрелять. Фашисты побросали одеяла, попытались отстреливаться и убежать. Стрельба идёт, а женщины кинулись подбирать одеяла. В хуторе дедушка жил, хромал сильно, так он давай ругать баб за то, что сами лезут под пули. Мама тогда тоже успела одеяло взять и ботинки с убитого немца. Тётя Груша потом из того одеяла нам с братом куртки пошила. Вот радости у нас было!», — поделилась воспоминаниями Бакаева.

Четыре года за партой

Всю зиму они прожили у тёти Груши. В гостях, как говорится, хорошо, а о своей жилплощади надо было думать. Мама Розы по совету местного старика-инвалида, он был плотником, по возможности заготавливала в лесу тонкие брёвнышки, хворост. Этот стройматериал на себе притаскивала. И с приходом лета с помощью того же дедушки ей удалось построить жильё. Небольшое, правда, в холода в нём не особо было уютно, но всё же свой угол.

В Широком Гуле была школа-четырёхлетка, её корочанка и закончила. Для продолжения учёбы дети ходили в соседнее село Мальцевка. Жил они очень бедно, проблемы были с одеждой и обувью. А Розе очень хотелось учиться. Бывало, проснётся, ещё темно, сядет у окошка и смотрит. Идут мальчишки и девчонки в школу мимо хатёнки, шумят, балуются. А Роза навзрыд плачет, такое желание к учёбе проявляла. Наплачется и думает, вот если вырастет и выйдет замуж, сделает всё, чтобы её дети получили хорошее образование.

В 47 году был голод, и Роза пошла работать в колхоз, от взрослых не отставала. Женщины косили, а дети вязали снопы, складывали в копны, помогали на других работах.

В Пермь по вербовке

В послевоенное время из села сложно было вырваться. Получить паспорт для сельского жителя было большой проблемой, местная власть за этим строго следила, рабочие руки требовались и в колхозах.

«Лет 17 мне, наверное, было, и в хутор приехали вербовщики, которые набирали рабочих на различные стройки. Так я попала в Пермь. Немцев мы видели, но в нашем хуторе они не сильно нашкодили. А когда ехали поездом на Урал, ужас было смотреть на разрушенные города и сёла, во многих местах торчали только трубы дымоходов. На место прибыли через трое суток, нам здесь предстояло строить аэродром. Там совсем другая жизнь была, продукты все были. Встретили нас недружелюбно, колодцы позакрывали, и с неделю нам приходилось пить воду из Камы. Местные говорили друг другу: „Приезжим не помогайте и ничего не давайте, они немцам служили“. А потом послали нас разгружать баржи и привезли в лесокомбинат «Красный Октябрь», — продолжила рассказывать факты своей биографии Бакаева.

Одни девчата из Мальцевки, Кощеево, другие из Широкого Гула: Вера Демченко, Зоя Сорокина, Мария Демченко и наша героиня, работали на конвейерах, выпускавших панели финских домиков. Цеха были под открытым небом, а зима там очень суровая, и корочанки купили тёплую одежду. Немножко ознакомились на новом месте, подходит начальник и спрашивает: «Девчата, расскажите, как вы жили в оккупации? Что у вас там было?» Они и рассказали ему, сколько бед и горя пришлось перенести нашим землякам, и тогда отношение местных к ним изменилось. А начальник сказал: «Девчата, не обижайтесь на наших людей, досталось и им во время войны, в цехах заводов до измождения работали старики, женщины и дети. Бывало, у станка умирали». Год пробыли корочанки на Урале, платили там хорошо, они приоделись и вернулись домой. Что заработали, с тем и замуж вышли.

И вновь в дорогу

Роза Чешенко и местный парень-фронтовик Иван Бакаев создали семью. Он шоферил в колхозе, она трудилась по наряду. Приехала в отпуск из Донбасса сестра мужа и уговорила уехать в шахтёрский край, аргументировав тем, «сколько можно работать за трудодни». Там сразу дали квартиру, Иван Иванович в шахте добывал уголь. Около десяти лет прожили Бакаевы в Горловке, а потом вновь вернулись в родные края.

«Купили мы себе в Бехтеевке небольшую хатку, я пошла работать дояркой на ферму. Как‑то подходит Мария Евдокимовна Балдина, зоотехник она была грамотный, добрая женщина, с людьми умела работать, и говорит: „Иди на бычатник, была такая ферма в районе, где содержали племенных быков, там тебя девчата научат искусственному осеменению коров“. Я освоила это дело, поработала недолго осеменатором. Пришла как‑то, как обычно, утром пораньше на ферму, и мне передали, чтобы срочно прибыла в правление колхоза, председатель вызывает. Михайлов долго рассуждать не стал и с порога: „Так, Роза, принимай ферму“. „Андрей Дмитриевич, да у меня всего четыре класса образования“, — отвечаю ему. А он: „Пальцы на руках и ногах посчитаешь, и на ферме арифметика не сложная, справишься. Главное, чтобы был порядок и дисциплина в коллективе, а это ты умеешь“, — продолжила рассказ Роза Николаевна.

Более 25 лет она проработала заведующей фермой, исполняя одновременно обязанности техника по искусственному осеменению животных. С этой должности и на пенсию ушла. Сейчас остаётся только вспоминать те годы, среди которых были тяжёлые, но больше было приятных и добрых.

«Тогда о работниках очень заботились, путёвки в санатории были бесплатные и доступные всем. И лечение, и питание, и отдых там были прекрасные. У меня болели ноги, и я ежегодно ездила по путёвке, колхоз, бывало, и дорогу оплачивал», — поделилась собеседница.

Жизнью Роза Николаевна довольна. У неё хорошие дети и внуки, сетует на здоровье, но сохраняет бодрость духа и продолжает следить за публикациями в «Ясном ключе».